То единственно верное счастье, которого желаю

– Елена Фёдоровна, в «Записках ненца, побывавшего в Америке в гостях у индейцев» Юрий Кылевич написал о девочке, которую полюбил. Это о вас?

– Наверное. Мы познакомились с ним в школе. Он учился в начальной школе в Варьёгане, а я в это время жила в старом Агане, где была восьмилетка. Туда он приехал учиться в пятый класс. Мы познакомились и подружились.

– Каким он был?

– Очень весёлым, жизнерадостным, его в школе называли фантазёром. Юра был очень находчивым, его любили и уважали. И учителя любили.

– Он уже писал стихи?

– Да, с пятого класса, первое стихотворение появилось там. По-моему, это был «Первый снег». Он читал мне свои стихи. Юра не был стеснительным пареньком. А я что? Одобряла. Что я в них тогда понимала?

– Потом вы вместе окончили школу?

– Нет, я заболела и отстала в учёбе от своих ровесниц. В больнице пролежала год, а когда вернулась домой, в школу уже не пошла. Так и осталась неграмотной, никуда не поступила.

– Юрий Кылевич о вас помнил?

– Он поехал учиться в Сургут, но приезжал в Аган. Что-то у него в Сургуте не сложилось с учительницей. Ему ведь слова поперёк не скажи! Бросил школу и вернулся домой, стал работать помощником моториста. Потом он приехал в Аган, просил у матери моей руки. Так это называется? Мама согласилась, она его знала по интернату, где работала нянечкой. Она сразу согласилась, и мы сыграли вечеринку.

– А вы что ему ответили?

– Я согласилась, конечно, ведь тоже его любила. Свадьбы у нас не было, не на что было её играть. Он приехал ко мне в трико и в футболке, больше у Юры ничего не было, не заработал ещё. Так мы начали жить. Я вышла на работу, Юра работал, никто нам не помогал. Мать моя уже больная была, поэтому он и переехал ко мне в Аган, жил с нами. Когда мама умерла, Юра потянулся на родину в Варьёган. Так мы с ним оказались здесь.

– Юрий Кылевич – поэт, писатель, оленевод. Дома он бывал?

– Он постоянно был дома, мы нормально жили, дети ходили в детсад. Старшая дочь Тайна училась в Агане и жила в интернате, потом мы её сюда забрали, потому что душа болела за неё.

– Елена Фёдоровна, я имела в виду большую занятость Юрия Кылевича.

– Он тогда ещё не был оленеводом, оленей он купил в 90-е годы, а до этого был разнорабочим.

– Вы знали, с кем живёте?

– Как не знала! Всё прекрасно понимала.

– Вам это нравилось?

– Нравится не нравится – куда деваться? Эти его поездки… Потом поступил в Литературный институт.

– Когда Юрий Кылевич писал?

– Он писал в любое время, когда вздумается и где приткнётся: все обласа, все «бураны» исчеркает, и на снегу писал. Он никогда блокнот с собой не носил. Писал не постоянно, а когда что-то придёт ему в голову. Я тогда ему уже не мешала, и дети понимали, что отец занят.

– А ещё Юрий Кылевич ушёл в политику.

– Он без этого жить не мог, у него душа болела. Мы вместе переживали за что-то, Юра со мной всегда делился, когда ему было тяжело. Я его успокаивала. Не всегда всё было хорошо. Нет, к этому я нормально относилась, прекрасно понимала и все его «выходки» воспринимала спокойно, потому что по-другому он жить не мог. Юра помогал людям, как умел, а я во всём поддерживала.

– Как люди к нему относились?

– Знаете, по-разному: кто-то его понимал, а кто-то готов был палки в колёса ставить. Нам с Юрой по-всякому приходилось жить, мы даже в Ханты-Мансийске ставили чум, когда Юра воевал с нефтяниками за угодья. Нефтяники раньше очень плохо обращались с землёй. Это сейчас они стали прислушиваться к людям. Если бы не Юра, не знаю, что было бы с нашей землёй.

– Ещё была стойбищная школа.

– Я родилась и жила в посёлке и не знала лесной жизни. знаете, как мне было тяжело! Я долго не могла привыкнуть, хорошо, соседи подсказывали. Для того и дан язык, чтобы спрашивать. Ничего, как-то выжили, мы одиннадцать лет так жили. Купили оленей, Юра добился своего – открыл школу, дети там учились. Знаете, стойбищная школа даёт что-то хорошее, но и забирает. Я это заметила, когда старший внук окончил одиннадцатый класс и переехал сюда. И что? У него не было друзей, потому что он учился вдали от ровесников. Стойбищные дети были лишены общения с коллективом.

– У вас сколько внуков, Елена Фёдоровна?

– Ой, по-моему, шестнадцать внуков и шесть или семь правнуков. Я им счёт уже потеряла. Дед только двоих внуков видел при жизни.

– Вы в свой дом приходите, где сейчас музей?

– Я скучаю о нём. Там всё так, как было при нашей жизни с Юрой. – Почему там так мало вещей? – Мы так жили, у нас не было ничего лишнего. В семье четверо детей, всех надо накормить и одеть.

– А чей этот красивый кухонный гарнитур?

– Это я купила, сама приобрела.

– Вам в этом доме тепло?

– Да, здесь хорошо, тепло, я здесь живу с тремя внуками – кормлю их, в школу провожаю, так что мне есть чем заняться.

– Вы довольны, что в селе есть дом-музей имени вашего мужа?

– Да, мы этого очень хотели. Хочется, чтобы люди не забывали Юру.

– Его в Варьёгане уважали?

– Наверное, не все его понимали. И до сих пор идут разные разговоры. Я думаю, не все люди пытались или хотели его понять. Да и не может человек быть для всех хорошим.

– Елена Фёдоровна, спрошу о страшном, наверное. Вам Юрий Кылевич успел что-нибудь сказать перед уходом из жизни?

– Он лежал в Сургутской больнице, домой его привезли на носилках, на третий день он скончался. Он позвал меня перед уходом, взял за руки и сказал: «Всё-таки мы с тобой хорошую жизнь прожили, я на тебе не зря женился. Ты была мне хорошей поддержкой». Эти слова сказал. И ещё: «У детей наших разные характеры…» А одной дочери сказал: «Тебе нужно жизнь менять…» И через час его не стало. Только эти слова… Ещё извинился: «Если что не так сделал, прости меня». Я первое время не могла жить без Юры, мне казалось, он куда-то уехал и вот-вот вернётся. Такие мысли были. Сейчас как-то привыкла, что одна. Что ж, у каждого своя судьба. Я его каждый день вспоминаю, особенно когда тяжело на душе, я с ним постоянно разговариваю. И на душе становится легче, будто он мне что-то отвечает. И дочь Тайна говорила, что отец будто помогает ей в музее.

– Тайна Юрьевна говорила, что Юрий Кылевич не любил новую одежду.

– Мы с ним в этом одинаковы. Я вообще не люблю надевать новую одежду. Мне почему-то стыдно. Дочери меня ругают: «Для чего тогда покупаешь?» Я говорю: «Когда-нибудь да надену».

– Что Юрий Кылевич любил поесть?

– У него аппетит всегда был хороший. Он уху любил, строганину почти каждый день ел. Я после него её не готовлю.

– Мне кажется, что Юрий Кылевич мог бы стать мастером в любом деле.

– Да, он под старость лет стал учиться на юриста, но потом отказался: «Всё, что мне нужно знать в юриспруденции, я уже знаю, а адвокатом быть не собираюсь». Он не думал стать профессиональным юристом.

– Елена Фёдоровна, как вам живётся без Юрия Кылевича?

– Как сказать? Первое время было тяжело, а сейчас приноровилась.

– Откуда у вас такой чистый русский язык? Вы родной язык знаете?

– Я хорошо говорю на хантыйском, а Юра был ненец. Свой язык я хорошо понимаю, правда, мы разговариваем на нём мало. Некоторые люди говорят, что забыли его, но я не верю. Если забыли, то вы – кто? Как можно забыть, если в детстве говорили на нём? Не понимаю и резко отвечаю таким людям.

– Кто-нибудь из внуков взялся за перо?

– Федю взяли в армию, и там, на чужбине, он написал матери (Тайне) стихотворение. Она мне читала – душу переворачивает. Затосковал вдали от дома. Может, правнуки возьмутся за перо. Это же постепенно приходит.

– У вас в доме есть книги Юрия Кылевича?

– Конечно. Как же без них!